И заплакал палач... - Страница 2

Всю дорогу моя жертва так и не приходила в сознание. В окнах «Каса Патрисио» еще виднелся свет, и это меня немного успокоило. В таверне была большая комната с выбеленными стенами, служившая столовой. Часть ее, выходящая к пляжу, заканчивалась застекленной верандой, а с других сторон в ней были три двери, выкрашенные зеленой краской. Все они вели в крошечные – не больше пляжных кабинок для переодевания – комнатушки. Никакой обстановки, кроме кровати и стула, там не было. Комнатки больше походили на монастырские кельи, чем на номера в гостинице, но ведь их предназначали в основном для ночлега. Вся жизнь в этих местах проходила снаружи. В сравнении с убогим жильем еще большую привлекательность приобретал огромный пляж, заросший колючими кустами.

Прислуга в «Каса Патрисио», которую нанимали на сезон, обычно спала на матрацах – их на ночь стелили в столовой. В глубине зала за металлической шторкой находился небольшой бар.

Там-то папаша Патрисио и присосался к горлышку своей двадцатой бутылки за вечер. Дважды в день он заправлялся вином, а летом «лечился», поглощая изрядное количество пива.

Когда я вошел, он улыбнулся, так и не оторвавшись от бутылки, запрокинув голову, продолжал пить.

Папаша Патрисио был низеньким жилистым старичком со светло-голубыми глазами и длинными седыми волосами, зачесанными назад. Наконец он поставил на стойку пустую бутылку и глубоко вздохнул.

А потом лукаво подмигнул. На пьяном лице появилось озорное выражение.

– Веселиться Барселона? – сально усмехнулся хозяин заведения.

– Баррио шино?

Вместо ответа я сделал ему знак следовать за мной. Он удивился, но все же двинулся следом, переступая через храпевших на тощих матрацах слуг.

Я оставил дверцу машины открытой, чтобы не погас свет в салоне. Уже от порога «Каса Патрисио» видно было раненую, распростертую на заднем сиденье. Она была похожа на святую, возлежавшую в стеклянной раке. Патрисио даже чуть отпрянул назад.

Он о чем-то спросил меня по-испански и направился к машине.

Старик подошел поближе, посмотрел на девушку и перевел взгляд на меня. С лица его слетела напускная любезность, теперь на меня смотрел суровый, словно выточенный из самшита каталонец.

– Она бросилась под колеса моей машины на дороге...

Он покачал головой.

– Доктора бы, – прошептал я.

– Да...

Вдвоем мы вытащили девушку из машины... Одежда на ней была вся в пыли... Голова ее поникла к левому плечу, а шишка на виске стала совсем лиловой.

– Есть у вас комната?

Патрисио кивнул. Он держал девушку за ноги и боком продвигался к дому. Мы прошли через столовую. Нам повезло: никто не проснулся. Старик толкнул ногой зеленую дверь возле кухни. С тысячей предосторожностей мы уложили раненую на низкую кровать, занимавшую почти всю комнату.

Патрисио тщательно осмотрел ее. Расстегнул шелковую блузку и своими толстыми пальцами начал ощупывать грудь. Это прикосновение меня просто возмутило. Я грубо оттолкнул его руку.

– Доктора!

– До... Иду...

Он вышел, невнятно бормоча что-то – видимо, какие-то пакости в мой адрес. Чуть погодя послышалось тарахтенье мопеда на ухабистой дороге. Я присел на пол у кровати: после всех этих треволнений ноги не слушались меня. Да, ничего себе, встряска. Руки так и дрожали...

Я только молился про себя, чтобы это происшествие осталось без серьезных последствий. Одно меня беспокоило: девушка все еще была без сознания.

Я вышел из комнаты и, проходя мимо бара, прихватил бутылку Мистера Джина. Мистером Джином обитатели «Каса Патрисио» называли одного английского туриста, который ежедневно опоражнивал по бутылке джина. Он заявлялся обычно после обеда, и папаша Патрисио обслуживал его до самого закрытия таверны.

Как правило, англичанин приканчивал бутылку, но сегодня вечером почему-то оставил немного на донышке, примерно с винный бокал. Я отхлебнул прямо из горлышка.

Четверть часа спустя возвратился Патрисио в сопровождении местного врача. Странный это был доктор, по правде сказать. В своем полотняном костюме и очках в металлической оправе с оторванной дужкой, вместо которой за ухо цеплялась бечевка, он больше смахивал на какого-нибудь разносчика. Небритый, доктор выглядел устало.

Он сел на корточки у кровати и принялся обследовать девушку.

Сначала голову... Затем тело... Во время осмотра ему пришлось ее раздевать, и я почувствовал, что краснею... Она была красива и хорошо сложена... Закончив осмотр, доктор покачал головой.

– Ничего особенного, – заключил он.

Доктор промыл царапины, перевязал раненую и попросил пятьдесят песет, которые тут же воровато сунул в карман.

– Hasta manana...

– До завтра, доктор...

Диагноз его показался мне довольно неопределенным, а услуги ничтожными, но я ничего не возразил, Когда он ушел, я шагнул к кровати и потрогал ее лоб. Он был прохладный. Девушка дышала ровно, как будто спала.

– Ложиться спать! – сказал папаша Патрисио, указывая на мою комнату.

– А полиция?

Он нахмурил брови. Это слово явно не понравилось трактирщику.

Я смотрел, как он переминается с ноги на ногу. От него пахло потом, от красного испанского вина на губах запеклась лиловатая пена.

Наверное, Патрисио подумал, что все равно карабинеры каждое утро являются на пляж и заходят в таверну пропустить по стаканчику.

– Manana...

«Маньяна», то есть, завтра поглядим... В Испании не торопятся... В этой стране живут все еще былым величием, головокружительные скорости прогресса так и не затронули здешних людей.